Bruno Sanfilippo – A constant passion

Согласие Лизбет заставляет его приподнять уголки губ в вежливой улыбке. Он старается, чтобы она придала ему доброжелательности, но улыбка выходит суховатой. Его настоящие эмоции смешиваются с теми, что он хотел бы продемонстрировать. Слишком уж противоречивые чувства вызывает девушка в нем. Там и жажда обладания, и желание стереть назойливое напоминание. О совершённых им деяниях Ангус будет помнить и без них, все же они являются ключом к его ощущению себя удовлетворенным.

Ангус смотрит в светлые глаза девушки и чувство удовлетворения от ее согласия сменяется глухим раздражением, которое ему не составляет большого труда игнорировать, оно довольно слабое, как мошка, на которую можно не обращать внимания, если она сидит где-то в далеком углу комнаты. Конечно, радость и непринужденность подходящие эмоции, чтобы завладеть чужим доверием, вторгнуться в чужой мир, забрав или оставив там нечто свое. Однако он чувствует нечто неправильное в полном отсутствии признаков волнения, предвкушения. Создается впечатление, что их действительно ожидает только ужин с коллегой, не более. Ангус затрудняется определить хороший это знак или нет. Рядом с ней он, так или иначе, чувствует себя настороженно. Попытки понять, что творится в прелестной головке его ассистентки, не приносят должного результата. Впрочем, он позволяет себе оправдывать это тем, что стараясь сохранить максимальную осторожность, не выражает особого интереса, сохраняя дистанцию, которую решил нарушить сегодняшним вечером.

Ангус открывает входную дверь и галантно пропускает девушку вперед себя. В этой части жизни, где он преуспевающий владелец психиатрической клиники, манеры его безупречны.

Улица встречает их вечерней прохладой, на небе ни облака, уже начинает темнеть. Неспешным шагом Ангус доходит до своего автомобиля, припаркованного на внутренней стоянке клинике, усаживает ассистентку на пассажирское сиденье и отвозит их к месту, выбранному Лизбет. Мужчина знает о нем лишь понаслышке, прежде ему не доводилось обедать там, но найти его не составляет большого труда. Ангус довольно неплохо ориентируется в городе, к тому же ресторан расположен не так далеко от клиники. Ни шанса свернуть не туда.

Стоит зайти в помещение как в глаза сразу бросается белоснежный рояль. Возможно, Ангус обращает на него внимание потому что его белизна выделяет его среди прочих предметов интерьера, среди которых, хоть и, привлекая внимания, смотрится достаточно органично среди белых скатертей, которые расположились на столиках в организованном порядке расположенных по залу. Может причиной стали и слова Лизбет, которая указывая на инструмент, поведала о своей любви к месту, о невозможности более играть на домашнем инструменте.

— Как давно расстались с ним?  — Ангус смутно вспоминает, что Элизабет тоже занималась музыкой играя на подобном инструменте, но мысль поверхностная. Еще один штрих объединяющий двух девушек. Он сам толком не понимает, что может дать ему этот вопрос, но разве необременительная беседа не поможет ему узнать эту девушку лучше? Мужчина не может отделаться от ощущение, будто что-то ускользает от него. Что-то, несомненно, важное. Но он никак не может ухватиться за это нечто. Внутренне раздражение усиливается, Ангус продолжает держать себя в руках.

— Конечно, — отвечает Ангус на вопрос девушки. Он не видит причин для отказа, поэтому позволяет ей совершить задуманное,  — Буду рад услышать, Лизбет.

Беря ее ладонь в свою, он проводит ее до инструмента, после чего удаляется занять свободный столик, расположенный ближе к роялю, позволяющий видеть профиль исполнителя. Мужчина наблюдает за Лизбет, как она разминает свои пальцы, пробудет звучание клавиш и начинает исполнение композиции, которая кажется ему смутной знакомой. Однако нахмуриться его заставляет не выбор самой композиции, сколько манера исполнения. Он уже слышал ее однажды, когда-то давно, в своем прошлом.   

«Отвратительный сюрприз», — думает он, не отрывая взгляда от девушки за роялем. От порхающих движений ее рук, от темных волос и выражения лица, с которым она исполняет мелодию. Мелодию, которую он слышал в доме Элизабет, когда навещал профессора. Тогда вид девушки за роялем произвел на него большое впечатление, заставив испытать желание подойти и обнять девушку за хрупкие плечи, касаться ее волос своей щекой. Желание, которое осуществлено не было. Желание, которое впоследствии изменилось. Она не захотела принимать его, отвергла  и пожелала уничтожить все его заражающиеся достижения. Спасая себя от нее, он забрал ее жизнь, что бы она не тревожила его и не досталась кому-то другому.

«Элизабет Лиддел мертва!» — воспоминания бросили на его лицо тень злости. Он скрипнул зубами, сжимая ножку фужера с водой, которая под натиском пальцев готова была вот-вот хрустнуть. Ангус старательно удерживал остатки самообладания, которые грозились покинуть его окончательно. Он абсолютно точно не мог позволить себе сделать этого. Глубоко вдохнув и выдохнув, мужчина заставил себя выпустить из своей руки целым и невредимым, а так же надеть на свое лицо ласковую улыбку.

Он искренне не понимает, что  происходит в его жизни, но Лизбет и Элизабет, которых он тщательно старался воспринимать как отдельные, совершенное не связанные между собой личности, теперь слились в одного человека, в женщину, которая была сейчас перед ним. Кем бы она ни была, чтобы она не знала, теперь он твердо был уверен, что для своего спокойствия должен избавиться от нее.

Твои пальцы приковывают к себе мой взгляд, но любуюсь не ими. Хоть они, без сомненья, красивы, внимание привлекает движение, скольжение пуговиц из петель. Ловко расправляешься с застежками, когда силюсь понять, чем вызван этот жест. Касаюсь рукой воздуха, в попытке определить какой он шевелю пальцами. Жара в нем – нет, да и теплым его назвать сложно, меня греет счастье, подаренное тобою. Что же заставляет желать холода тебя? Или же дело не в нем, а в воздухе? В обилии запахов? Вопросы вертятся шестеренками работающего механизма, кружат, чтобы остаться непроизнесенными, хоть в миг готовы сорваться. Вот-вот. Уже сейчас. А ты делаешь шаг, и в движениях более нет той кричащей опасливости, что читалась в тебе еще несколько мгновений назад. Удивление успокоилось.
Шепот. Твой шепот разливается рядом и мне нужно совсем немного напрячь слух, чтобы темнота не поглотила твои слова. Майерлинг. Убеждаешь меня, что именно там, на этих выходных, я смогу тебя встретить.
Майерлинг.
Если бы слова были материальны, я хотел бы сплести из него предмет, который мог бы повесить на шею, к своей груди, к сердцу. Напоминания не нужны, ты надежно поселился в моих мыслях. Есть ощущение, что теперь они принадлежать в больше мере тебе, нежели мне самому. Но слово, звук, рожденный твоим голосом, я бы хотел всегда иметь при себе. Пока я не могу всегда быть рядом с тобою, но ты ведь хотел бы этого, правда?
Сердце, этот слабый кровоточащий орган, замирает, пропуская удар, когда твои руки касаются меня. Приближаешься настолько, что я могу почувствовать твой жар и дыхание. Дыши, пожалуйста, не прекращай дышать. Вдыхай холодный воздух, без опасения, что лед может пробраться внутрь. Зима прошла, а впереди нас ждет теплое лето, пока окружает время пробуждения, насладись им. Если же, вдруг, не станет хватать воздуха, поделюсь с тобой своим дыханием. Теплом. Не мерзну, но кисти моих рук, почти всегда, словно ледышки, охладят, если станешь гореть. Нет, гори, озаряй этот мир своим присутствием, только не сжигай.
Не сгорай.  
Надежда, данная тобой, окрыляет. Эти крылья еще чужды мне, неповоротливы, но не ощущаются тяжестью. Хочу скорее овладеть ими, чтобы взлететь туда, где светят звезды. Сколь глупости полно это желание. К чему другие созвездия, когда мне должно быть рядом с одной единственной звездой?  А пока, все еще улыбаясь, слушаю твои слова, которыми пытаешься вразумить меня. Право, не нужно, ведь  чужой голос, зовущий тебя, слышен и мне. Я совсем не хочу, чтобы тобой владело беспокойство, пускай и обусловлено заботой оно.
– Явлюсь туда, непременно, явлюсь, – пылко заявляю, чтобы дать знать, что встреча наша неминуема. И разворачиваясь, иду вперед, не оборачиваясь, чувствую твой провожающий меня взгляд.  Остаток сегодняшнего дня твоей компанией будет кто-то другой. Неизбежность, которая не вызывает во мне беспокойства ведь знаю, что среди них всех, в действительности, нуждаешься во мне одном.     

После этой, пусть и короткой, но такой важной, встречи направляюсь прямиком  домой, к опустевшим комнатам, где никто не ждет меня. В нем нет живых душ, они все покинули его вместе с ней, и, стоит признаться хотя бы себе, дом находиться в некотором запустении. Касаясь лестничных перил, проводя  пальцами по дереву, потерявшему былой блеск, думаю о том, что следует обратиться к одной из приятельниц моей родительницы. Они, верно, будут удивлены моим обращением, но домом следует заняться. После, все это после. Сейчас мое сердце бьётся и бьётся, удары не желают стихать. Я весь в предвкушении выходных, того момента, когда смогу вновь увидеть тебя и услышать твой голос.
Теперь ты знаешь, что знаю я.
Сон находит меня лишь под утро.

Приходят выходные, и я не желаю терять времени понапрасну. Облачившись одеяньем из моего обновлённого гардероба, нанимаю экипаж и отправляюсь прочь из города, к тебе. Майерлинг  – небольшое поселение, поэтому, хоть координаты данные тобой расплывчаты, но я полон уверенности, что смогу отыскать тебя здесь. Известно, что один из твоих увлечений является охота. Как жаль, что у меня никогда не было пристрастий к подобным развлечениям. Иначе я смог бы составить тебе компанию. Я бы отправился в леса с тобою, если б высказал хоть намек на подобное желание, правда, пользы от меня в этом деле, наверняка, было бы совсем немного.  Если бы она вообще была.  Моя убежденность, что если твой визит Майерлинга был обусловлен желанием отправиться на охоту, то искать тебя следует в Венском лесу, сильна. Но предпочитаю дождаться тебя в деревни, среди домов, в которых я точно не смогу заблудиться. Отправиться в лес в одиночку, без необходимого снаряжения, будучи не знакомым с местностью и не владея навыками ориентирования, кажется самоубийством.
Я жду тебя в гостинице, жду на улочках, прогуливаясь по окрестностям, всматриваясь в сторону леса, жду выезжающим из чащи.
Темнеет, а я все жду.
В начале дня я был уверен, все здесь на ладони, что ни в коем случае не смогу пропустить твоего появления. Но уверенность гаснет, мне нужно подтверждение. У меня нет желания беседовать с кем-либо кроме тебя, но мне необходимо знать, и я завожу робкие, необременительные разговоры с встречающимися на моем пути незнакомцами, которые не против почесать языками о всяком. Так я узнаю, что сегодня в Майерлинге ты не объявлялся.
Оставаясь на ночь в гостинице, лелею надежду увидеть тебя завтра.
Так проходит первый выходной.

На следующий день история повторяется. 
Тебя нет.     
Меня терзают различные догадки и предположения о том, что с тобой могло что-то случиться. Они съедают меня, невыносимо думать обо всем этом и видеть ужасные картины, которые любезно сплетает мое воображение. Мне требуется биттер, чтобы заглушить свои мысли горечью и заставить себя поверить, что ничего не случилось. Просто твои планы изменились, и не нашел способа предупредить меня об этом. Ты, верно, расстроен более меня.
Прости.

Раньше, в жизнь, которая была и закончилась, не думал, что стану искать общества столичных сплетников. Но чувствую в них необходимость, чтобы узнать о том, где и как ты. Лучше, конечно, спросить тебя самого, только вот возвращаться в Хофбург не стремлюсь. Воспоминания о твоем беспокойстве, когда встретил меня там, еще свежи. Позволяю себе лишь пару раз пройти мимо, чтобы проверить послания, которые кричат о том, что жаждешь вновь увидится со мной. Поэтому, узнав о другом твоем увлечении, мои неизменные и весьма продолжительные прогулки происходят в другом месте. Почти не бываю дома, возвращаясь туда ночами урвать часы беспокойного сна.  Жду. Жизнь превратилась в одно сплошное ожидание, отчего возникло ощущение, словно стрелки часов перестали ходить, хоть я и озаботился тем, чтобы привести их в работоспособность.  Но вечным не бывает ничего, уж я-то знаю, и время разбегается, солнце светит для меня.
– В Майерлинге вас не было, – с изумлением слушаю свой голос, в котором есть нота обиды. Нет, я вовсе не собирался делать подобные слова первыми после нашей разлуки. Увидев тебя, выходящим из здания, поспешил приблизиться, не упустить из виду, собираясь сказать нечто совершенно другое, хотя бы поприветствовать сперва, но почему-то не смог.

В этом застывшем пространстве все передвижения кажутся совершенно бессмысленными. Стекло стен давит, а звезда остается в том же положении, куда бы он ни шел. Ни перемен, ни малейших изменений. Искусственная и монотонная бесконечность, вкупе с ровным мерцанием света звезды, скапливает внутри раздражение. Клокочущее еще совсем тихо-тихо. Джедайту удается держать себя в руках, сохранять спокойствие, но чем больше шагов он совершает, тем сильнее давит на него атмосфера лабиринта. Он не сдается ей.
Спустя некоторую вечность, вглядываясь в мутную поверхность стеклянных стен, Джедайт  видит нарастание алых отблесков. Это незначительное изменение приковывает все его внимание, заставляет следить как складываются на стекле образы. До боли знакомые, живущие в памяти.  Он не рад им, однако даже они сейчас способны принести ему толику облегчения и вместе с тем заставить почувствовать себя хуже.
Его руки пусты. В них ничего нет. И иногда в нем крепнет уверенность, что у него вообще ничего нет. Только он сам. Бывают мгновения, когда одного этого слишком мало. Нужно что-то еще. Не остается ничего другого как дорожить тем, что есть – собой, своей жизнью и памятью, без которой будет лишь часть, неполная. 
Теперь перед ним возвышаются три статуи. Образы тех, кому служил прежде, неотличимы от тех, что хранятся в памяти. Большее внимание привлекает собственное изображение. С короной венчающей голову, роскошным одеяньем Джедайт для самого себя выглядит чужим, незнакомым. Лиловое стекло, что позади этой статуи отталкивает его. Он шагает в непроглядный мрак, после чего оказывается в тронном зале, где на троне восседает Королева, прозванная Погибелью.
Молодой человек не бежит от прошлого, не старается скрыть его где-то в глубине – оно всегда рядом. Но столь явное – даже живое – напоминание о его слабости, ощущается как удар. Больнее чем все уколы, которыми одаривает его показушливо-недоверчивое отношение Рей. Их он способен проглотить не морщась. Все мысли, размышления и домысли о том, что могло бы быть или – нет, слишком бесполезны, чтобы растрачивать себя на них. Можно лишь принять и сохранить то, что было. Чтобы избежать повторения. И он принимает Ее, как часть места и времени, куда ему не хотелось бы возвращаться. И куда вновь приходит, стоит оказаться на развилке и выбрать другую статую.
Он шагает в огонь последним, когда другие пути уже опробованы. Надежды нет, им движет скорее интерес и любопытство узнать, что же окажется там. Место повторяется. Джедайт горько усмехается, когда понимает, что предоставленный ему выбор не более чем иллюзия. Собственные методы играют против него же. Он продолжает путь, хоть понимает тщетность попыток, сменяет коридоры еще несколько раз. Потому что не желает остаться на месте, не желает остаться здесь – в тронном зале, где позабывший о том, что было дорого когда-то, преклонял колени пред несущей тьму и разрушения.
Прошлое затягивает его. Присутствующие в зале фигуры молчат, не издают ни звука. Просто смотрят, прожигая взглядами. И он пропускает момент, когда красные нити, стремясь удержать, обвивают его запястья, сковывают тело. В голове звучит голос, но Джедайт не настроен на дружескую беседу. Слова приветствий звучат лишь с одной стороны. 
— Законное ли? Мое ли? То, что мне приходилось бывать здесь прежде, совсем не означает, что я должен оставаться здесь и дальше. Есть и другие места, где я могу быть, — жестом головы показывает в сторону , — они, кстати, тоже.
Джедайт смотрит на фигуры своих товарищей, которые выглядят безвольными куклами, которых поставили в определенные декорации. Они столь долго были рядом, что он, пожалуй, мог бы согласиться с тем, что его место среди них. Прошлое у них, во многом, было общим. Но можно было ли сказать тоже о будущем? Он не знал.
— Впрочем, последнее решать не мне.

Струи дождя заглушают окрики, которые слышны позади меня, но мои шаги все ровно становятся быстрее. Всматриваясь на проезжую часть в надежде увидеть такси, я иду по тротуару, не обращая внимания на потоки воды струящиеся ручейками по асфальту, которые иногда скапливаются в небольшие лужицы. Собственная реакция приносит немалое удивление, но пока мне совершенно не удается совладать с собой.

Подошва лодочек скользит по асфальту, и в голове проносятся мысли о неминуемом падении, отчего я рефлекторно зажмуриваюсь. Сердце пропускает удар, когда бесконтрольное движение прекращается, и я чувствую чужую хватку на своей руке. Благодарность смешивается с боязнью, в таком положении нет и грамма комфорта, отчего стараюсь отстраниться, сбросить постороннее прикосновение. Получается не сразу, и я поворачиваю голову, чтобы встретится с чужим взглядом. От смеси эмоций, читающихся в нем, отступаю назад.

Возможно ли что происходящее сон? Полный такой остротой ощущений, что его легко спутать с реальностью? Не распахнутся ли глаза в спальне, и, кутаясь в одеяло, я пойду пить горячий какао, чтобы сбросить с себя ночное наваждение?

Так страшно ошибиться.

А призрак смотрит, пронизывая взглядом. Вопросительная интонация, в которой слышится затаенная надежда и воспоминания, словно выстрел – удар, способный сбить с ног в этой пошатнувшейся вселенной. И для этого ему достаточно произнести всего лишь имя. Мое имя. Лейси.

Я размыкаю губы, чтобы ответить ему, но звуки умирают в горле. Глотаю воздух, осторожно кивком подтверждая правдивость произнесенного. Рефлекторно принимаю протянутый букет, который, скорее всего, проживет совсем недолго, после такого-то дождливого дня.  Разворачивающаяся ситуация кажется все страннее и не понятнее, что это – удивительно! – помогает взять себя в руки. Я чувствую холод, промокшая одежда не дарит и капли тепла. Чтобы хоть на миг спасти свое положение стряхиваю ручейки капель с лица и рук. Призрак выглядит не лучше. Только сейчас я обращаю внимание, что его зонтик забыто лежит возле его ног, создавая некоторые неудобства людям проходящим мимо.

– Зонтик, – пытаюсь обратить внимание призрака на брошенный предмет, указывая букетом в его сторону,  – стоит поднять его.

Мне нужно несколько мгновений, чтобы подумать над следующими словами. Выдавить улыбку, не самую блестящую и убедительную, но все же.

– Вы знаете меня? – выбираю вопрос из сотни других, крутящихся в моей голове. Может однажды нам уже доводилось встречаться прежде, а я совершенно не помню? Приходиться совершить над собой усилие, чтобы не думать о человеке, стоящем напротив меня как о призраке из сна. В моей памяти почти нет его, а внешность людей бывает схожа. Я придумываю сотни различных объяснений ситуации, призванных развеять чувство тревоги и убедить меня в том, что в этом столкновении нет ничего сверхъестественного. – Простите, думаю сейчас не самое удачное время для беседы. Я спешу. И кто-то ждет вас.

Последние слова добавляю, когда раздается трель телефонного звонка. Человек не спешит поднимать трубку, а мой взгляд падает на помятый букет в моей руке. Цветы не являются тем атрибутом, который мужчины берут с собой на обычную прогулку, для них всегда есть причины. Вряд ли они были предназначены для столь неожиданной встречи. Он тоже был удивлен, увидев меня. Наверное, это что-то да значит.

Испытав небольшое колебание относительно правильности своего решения, я шагнула под зонтик, который молодой человек все же удосужился поднять. Повозившись с букетом и сумочкой, я с некоторыми усилиями смогла достать из нее блокнот и ручку. Выдернув чистый лист, черкнула на нем неровные буквы и вложила его в чужую руку.

– До встречи,  – махнув рукой на прощанье, я поспешила к подъехавшему такси, из которого вышла молодая пара. Плюхнувшись на сиденье под хмурым взглядом водителя, продиктовала нужный мне адрес.